Фриули: место сердца

Прежде та Италия, которую мне доводилось видеть, — с первого момента пребывания в ней — отображала с точностью до мельчайших деталей бытия картины Караваджо, синематические миры Бертолуччи, истории Боккаччо и Петрарки.



Кукурузные плантации, манящие виноградники, сплошь покрытые плющом старые дома — вот вам и "Декамерон", и "Ускользающая красота" как они есть. Рим же — грязный умный старик, не лишенный, в общем-то, чувства прекрасного. Неореализм полуспрятан в муссолиниевских зданиях, в памятниках социалистическим героям, в велосипедах, будто от усталости прислонившихся к стенам, в развалинах, исписанных граффити.



Слава итальянской живописи в ХХ веке уступила первое место куда более капризной моде, ровеснице поколений. Странные лачуги, дорогие и не слишком авто, бедность (даже в столице и на севере) и хай-тек. И неистребимая любовь к удовольствиям.



В Италии нет разделения жизни на какие-либо до и после. Нет характерной для западных стран привычки терять свободу по окончании университета и при переходе "во взрослую жизнь". Нет сомнительного соблазна в зрелом возрасте считать себя лакомым куском забвения и смерти. Дети появляются в ослепительные 40, томные 50 и трепетные после. Студенты учатся десятилетиями, меняя, увлекшись путешествиями, город, страну, планету… Испарина здесь только от жары. Одно наслаждение приятно растекается в миллионы других — на протяжении дня или жизни.



В России нет понятия сиесты, поскольку не от чего нам прятаться — солнцем мы не избалованы. В Италии солнечных дней в году, как блюд в шведском столе, — неограниченно, а потому сиеста придумалась и прижилась сама собой. И что же? Пара часов безделья в день примерно с апреля по октябрь меняет жизнь людей: сутки разбиваются не на день и ночь, а еще на два дополнительных периода.



Итальянцы радостно просыпаются, идут на работу, весело насвистывая, потому как знают, что через пару часов им пора на обед и домой, где они проведут три-четыре сладких часа за занятиями, более характерными для ночи. Ближе к вечеру выберутся из дома, побредут счастливые, отдохнувшие на работу и побудут там какие-нибудь символические часика полтора. Делать на улице в сиесту нечего, здесь время коротают только собаки, полоумные и иностранцы. И это дополнительная итальянская особенность и гордость. Это их фишка, свойство, примета, национальное "я". Все искусство Италии пронизано эстетикой лени, гедонизма и красоты — некуда спешить, когда такая жара и истома весь день; не о чем спорить и грустить, когда светит такое солнце.



Открытая жизнь, открытые возможности. В Италии, кстати, часто снова становятся студентами, будучи сильно в возрасте: в 50, 60, 65 лет. То есть лимита и в этом плане не предусмотрено. Все зависит только от предпочтений и возможностей человека.



Такие черты свойственны по большей части северу Италии и ее центру. Хотя здесь существуют и очень сильные региональные различия, появившиеся вследствие достаточно обособленных политических и культурных традиций, которые и по сей день отражаются на радость нам, любопытным, в диалектах, часто недоступных для понимания самим итальянцам из других областей, не говоря уж об иностранцах. Внутри области также могут быть вполне ощутимые расхождения в смысле еды, языка, традиций. Взять Фриули — часть региона Фриули-Венеция-Джулия. Интересна она помимо прочего своей приграничностью, историко-географической близостью к Австрии и Словении. На границах многие вещи ощущаются отчетливей и острей, обнажаются какие-то углы и формы — это касается и человеческих отношений, и культурного и исторического наследия, перешедшего от одного народа к другому.



Главным городом Фриули является Триест — плотное сообщество хорватов, румын, словенцев, украинцев, австрийцев, немцев и собственно итальянцев. Здесь расположены Порденоне, Аквилея, Удине… А еще городишко почти такой же древний, как соседняя с ним (всего 50 километров) Аквилея, но гораздо более живой — Чивидале-дель-Фриули, грозящий войти в Список мировых сокровищ ЮНЕСКО. Каждое последнее воскресенье месяца здесь творится нечто необычное. Выбегаешь на улицу с рассветом (в монастыре-пансионе, где обычно селят гостей города, ранний подъем) и не без удивления обнаруживаешь всякие странности вроде безумного количества торговцев стариной. Ничего себе! Что за платформа "Марк" по-итальянски?! Глаза разбегаются при виде значков "За Харьков!", "На разряд", кружочков со сталинским, реже с муссолиниевским профилем, довоенных плакатов, бюстиков австрийских, словенских, немецких, русских богов-героев. Многочисленные самоуверенные дядьки продают книжки периода Второй мировой, игральные карты, восточные украшения, брелки, мундштуки, часы, маятники. Это скопление народа, и местного, и заезжего, с таким рвением и энтузиазмом вывалившего содержимое своих чердаков, поначалу кажется почти подозрительным. И непонятно, чего они хотят больше: пообщаться друг с другом или в действительности что-либо выгодно продать.



Один момент во время пребывания в Италии без конца то веселил меня, то раздражал до крайности. Например, в день этого самого рынка в Чивидале прямо у собора на площади я увидела премилые вещички. Время — разгар дня. Смотрю парни, стоящие у лавки, судорожно складывают свое добро, явно намереваясь уходить. Они видят меня, коршуном бросившуюся к ним, но ни на секунду не прекращают своих сборов. Подлетаю: "Неужели уходите? Почему?" И слышу: "Солнце пришло". Поэтично… Зато когда меня однажды вечером местный сластолюбец пригласил на романтическую прогулку и, получив однозначный отказ, недоуменно спросил почему, мой ответ был: "Когда луна выходит, ухожу я".



Чивидале 2000 лет, его основал Юлий Цезарь, которому в самом центре городка поставлен памятник. Его часто украшают — например, по случаю победы Италии на чемпионате мира по футболу или в дни национальных праздников. Почти все здания здесь старше семи-восьми веков; самые старые — арка, бывший монастырь Святой Клары и жилой дом — нормальный дом, которому сильно за тысячу…



Невозможно перестать удивляться тому, как прекрасен город в любое время суток: на рассвете, днем, вечером, на закате, ночью… И всегда по-разному. Он очарователен безумно, его великолепие трудно с чем-либо сравнить. Каждый раз при другом освещении лишь спустя несколько минут осознаешь, что в этом месте уже бывал, а все кажется новым, незнакомым, неизведанным. Мост Дьявола, монастырь Святой Клары, рынок на площади, цветы, вечный плющ и ставни, ставни, ставни. Вспоминаешь слова Бродского о Венеции (знаменитые "Строфы") — бесподобные строки об ангельских крыльях-ставнях. Почти на каждом доме побледневшие — где более тусклые, где чуть ярче — восхитительные фрески, исполненные небывалой древней красоты, волнительности и трепета.



Под мостом Дьявола бежит река Натизоне, хитрая, с уловками, течет капризная, когда ей заблагорассудится: летом, весной — пожалуйста, а зимой — извините. Горная потому что. Прямо над ней нависают балконы старых живописных домов, будто вырастающих из скал и прибрежных камней. Свесишься с моста неподалеку от бельведера — местечка, откуда все любуются Альпами, а внизу балкон с цветами, изящные силуэты плетеных стульев, доносится фортепьянная музыка…



В конце главной площади — кафе. Хозяин — достаточно бесцеремонный Энцо, со словенскими корнями, знает испанский, английский, французский, словенский языки. Вечный балагур, немного хитроват, лукав и коварно обаятелен. В его заведении работает мальчик Нертил, албанец, который живет и учится в том самом монастыре-пансионе, у Энцо же он просто подрабатывает. Нертил свободно изъясняется на китайском, сербском, русском, английском и итальянском. Ничего себе, вот бы и мне так!



Неподалеку от Чивидале есть местечко Кастельмонте. Туда паломники отправляются, как правило, пешком каждое последнее воскресенье месяца с мая по сентябрь и в день Мадонны ди Кастельмонте. Это не слишком далеко: всего девять километров, зато по бесконечно закручивающейся спиралью горной дороге.



Итальянский Север полон францисканцев. Они и выстроили Кастельмонте. На протяжении всего пути паломников будто сопровождают маленькие домики, иногда чисто символические каменные постройки. Эти "заходи-не-бойся" сооружает тоже францисканская братия (по числу евангельских событий, произошедших с Христом). В некоторых можно посидеть, помолиться и просто отдохнуть. У каждого оставляешь крестик — из цветка, травы, прутика, камня. Занимает паломничество примерно пять часов, если идти спокойно. Сами итальянцы обычно выходят в три часа ночи, чтобы успеть к утренней восьмичасовой мессе.



Зрелище необыкновенно красивое: на горе замок-монастырь, внизу под ним едва ли не весь регион. На вершине напротив, соперничая с солнцем, стоит преогромный крест. В памяти всплывает Иисус на горе Корковадо в Рио.



Остановишься передохнуть — перед тобой панорама, будто на самолете покидаешь страну: холмы, вдалеке маленькими терракотовыми точками дома. И это на высоте, когда пройдена только треть расстояния. Вдоль дороги совсем нет плодовых деревьев — не полакомиться ни желтыми сливами, ни ежевикой, ни инжиром. Странно — на других подъемах в горы всего этого райского угощения хоть отбавляй.



На середине пути милое место: для настоящих паломников приготовлены бутылки со свежей водой, а для праздных путников — токай и мерло. На самой вершине Кастельмонте мобильник вдруг ловит словенскую сеть — так высоко забрались, что итальянская исчезла! Обратно в Чивидале можно спуститься только кубарем или автостопом.



Простые прогулки по этому городу влюбляют в него все больше. Во время такого бесцельного шатания по улочкам знакомлюсь с супружеской парой. У них магазинчик с вином, сыром, ветчиной, макаронами, специями, хлебом — все свое, домашнее, с острыми запахами. Даже не верится, что настоящее.



Город Чивидале-дель-Фриули — самый крайний северо-восток Италии. Вдоль границы слишком много памятных военных мест. В этих краях происходило множество сражений — страшных, кровавых. Особенное, магическое место — Редипулья, самое громадное в Европе кладбище, где погребены десятки, если не сотни тысяч итальянских солдат, свезенных сюда со всего мира (в том числе и из России) с целью объединить память и уважение к ним.



В начале пути нас предупредили, что это не кладбище в привычном смысле, а огромный монумент, простой в своем решении. Когда приближаешься к нему, еще издали видна какая-то огромная лестница. Она не просто большая — ее ступени поражают своим масштабом. Потом, при подъеме, я пропустила момент ее исчезновения: перед самым носом вдруг появилась белая-белая высокая стена с выбитыми на ней словами. Оказывается, это списки погибших солдат. Читаешь имена, фамилии — такие красивые и такие близкие. Здесь много бабочек — и мнится, не души ли это умерших?



Поворачиваюсь и вижу роскошную панораму — тихую, раскинувшуюся перед спящими… Замечаю, что есть подъем с одной стены на другую. Кручусь по серпантину и понимаю наконец конструкцию. Ловлю первого попавшегося итальянца и спрашиваю: "Неужели на самом деле каждая громадная стена и есть большая могила, там действительно покоятся все, чьи имена увековечены на ней?" Итальянец кивает, и я, взбираясь все выше и выше, не перестаю изумляться — эта гигантская лестница состоит из стен-ступеней, в каждой из которых тысяча солдат.



Капелька пота медленно ползет по лбу. Знойный воздух затих — даже он из уважения к павшим будто застыл, храня молчание.



Обратно тащиться уже нет сил, так что прыгаю в автобус и скатываюсь к вокзалу, оттуда снова в Удине и домой, в Чивидале, обитель тишины и спокойствия — город, исполненный чистоты, порядка и выверенности, столь свойственных Австрии. Город шальных традиций славян. Город, манящий итальянской красотой и полнокровием.